Евгения Изварина

* * *
…чьё плохо дело, чья привязчивость груба –
в той точке купола, где сгинуть не судьба,
как будто лунной котловины посреди
постой с верблюдами, с волхвами погляди
сквозь шар хрустальный, сквозь родимое пятно –
как непрощённые приходят под окно
послушать музыку, похожую в былом
на закопчённый сад, загадочный пролом –
теперь она могла б напомнить лучший вид,
но с тем останется, с кем не заговорит…

pet sematary

снилось мне
как будто бы животные
все, которых я любил и знал
враз вернулись, требуя чего-то
заскребли когтями в двери сна

заодно из черной книги джунглей
с той ли стороны счастливой смерти
принесли в зубах, оскалясь жутко
весточку о предстоящем свете

впереди псиглавец Христофор
в волчьей рясе, золотом расшитой
и такой заводит разговор
сучьих потрохов моих рачитель

хватит, говорит, лепить отмазки
о двуногой плакаться душе
ангелы господни - лунной масти
от хвоста до кончиков ушей

рай заполнен божьими зверьми
коих не окликнешь, не погладишь
им не надо воли и земли
сахарных костей, собачьих кладбищ

но до света умные животные
те, которых знал я и любил
лижут руки горячо, щекотно
наклонив сияющие лбы

из подборки
https://polutona.ru/?show=0218152213

* * *
Всё – в жилу… Кабы не обол мы
переплатили – где в дугу
все как одна сгибались волны,
в их полудрёму на бегу
встревало время, как заноза,
колёса страсти кое-как
месили глину, падал с воза
на лобный камень – хлебный злак:
невнятна сеточка,
дремотна,
по шёлку вышиты и льну
сны, занавешенные окна –
мол, всякий сам свою вину
решай, то к сердцу прижимая
щепоть лампадного тепла,
то – океан, где соль живая
костёр свой для моллюсков жгла
и рыб… Глубинный жемчуг мелок,
склон жизни короток и крут,
и с двух сторон дыханья невод
паук и ласточка плетут…

Драконы

братва в наколотых синих драконах —
аврам, варнава, саул, иона —
гоняет по полю мяч.
(а воздух горюч и горяч).

«жизнь дорожает», — старушка шепчет.
платок на старушке дыряв и клетчат.
авоська и палка при ней.
(глядит на драконов-парней).

кобальт висит в разомлевших кронах.
аврам, варнава, саул, иона
целуют старушку: «не плачь».
(и улетают вскачь).

Руставели
пешеход. собака. пешеход.
псы перемежаются людьми —
так заведено на руставели.
из пивнушки выпнули. мне вот
не хватает сотни, чёрт возьми,
а в башке куранты надоели.
полицейский — мальчик двадцати —
светофор потухший заменил,
отпустил застрявшие трамваи.
я твержу (хоть некому): прости.
а игла споткнулась о винил,
и шипит в башке, не уставая.
что же было? снег. а будет? снег.
он затмил и улицу, и сны.
(я измучен снами — в самом деле).
человек. собака. человек.
люди, чтоб не лаяться, должны
меж собак ходить по руставели.

из подборки
https://magazines.gorky.media/znamia/2020/8/svideteli-2.html

Жак Брель. Ne me quitte pas. Вариации, искажения

Пожалей меня, раствори, сотри эту смерть внутри, сердце из огня —
не смотри, бери, уноси волной, это было мной, забирай меня.
Оставайся здесь, разреши забыть, проиграть себя.
Я отдам, что есть и что может быть, только не тебя, только не тебя.
Только не тебя.
Там, где нет воды, там, где нет тепла, будет океан — золото и свет,
если б ты была, только бы была, только ты не там, никого там нет.
Море из цветов, облака китов, горы из любви, горы-миражи.
Удержи меня, рядом поживи, рядом подыши, чтобы я ожил.
Я могу дичать, я могу молчать, видеть из угла, помнить из угла,
как ты там поёшь, как ты там живёшь — как из-за стекла, как из-под стекла.
Бедные слова, глупые мои — все, которых мы и не можем знать, —
это существа, подскажи, пойми, как из полутьмы их домой позвать.
Ты уже не я, я уже не я, ночь уже не день,
развяжи меня, разреши меня, я укрылся в тень
твоего платка, твоего цветка, твоего щенка.
Не найти стыда, не осталось слов, спрятаться бы мне в тёмном уголке
и смотреть туда, где моя любовь как вечерний свет на твоей руке.
Как спасённый свет, как зелёный цвет, как простой ответ.

из подборки
https://www.sreda1.org/post/sreda-14-boyarskih

(на красном флаге: серп и молот и текст:
150 стр. ордена
Кутузова
II ст.
Идрицк. див.
79 ск. 3у.а. 1 б.ф. )

15. Заказное кино

Рабочие в шапках-ушанках —
«Заводы, вставайте, шеренги…» —
из пламенных и неустанных,
впряженные в сталелитейные реки,
мы в утро выходим, зима,
скользи — вот земля! —
от трехпроцентного займа
к палаццо из хрусталя.

Черно-белый просмотр,
зерна воздуха на просвет,
тридцать пятый год, мотор,
гимнастерки, брезент,
бодреливая песня:
«Проверьте прицел, заряжайте ружье…»
Сердцу грозному тесно,
и в ушах — зов заветного эха: «Ужо!»

Мы люди, мы сплошь коты
Шрёдингера-Гитлера-Джугашвили,
живы и мертвы, я и ты,
одновременно. Мы — или-или.
Атом распадется, а покуда — здравица
с заупокойницей крутит шашни
и рубиновая загорается
на Спасской башне.

Воскресим же мертвых,
соберем, спасая честь, все племя
человеков. Прочь из комнат спертых,
преодолевая время
и пространства косность,
в синеву взлетая небосвода.
Звери выйдут проводить нас в космос
и вздохнут свободно.

Птицы хваль споют прощальную
и счастливую, как пролетарий,
рыбы заглядятся беспечально
на высокий планетарий,
на манящий Млечный —
сколько мы не покоряли лет его?
Как нам будет вечно,
как легко и фиолетово!

отсюда
https://magazines.gorky.media/zin/2020/2/stihi-iz-velimirovoj-knigi.html

Зверь

Обратной птицей из стекла
ты в тишину мою влетела,
свеча зажечься не смогла,
но вышел сильный свет из тела.

И зверь глядит на облик свой
убитым из двустволки оком,
припоминая, как живой,
суть бега в воздухе глубоком.

Он имя шепчет и плывет
в огромном пламени открытом,
где сад стоит в ночи болидом
и в небо вывернулся грот.

Флот в Авлиде

Снег идет и заметает мачты,
мерзлый флаг колеблется, лисьи следы по палубе,
корабли стоят строем, как вбок идущий колодец,
бесконечный, безлюдный и безразличный.
Кинь им горсть зерен – не пошевелятся,
не сбегутся, не заворкуют,
из черепа песню не вынут, не изогнут
чьи-то губы отважным криком.
Стоят забывая себя постепенно
пока время и мысль не выветрят их контуры
вместе с контурами гор и светил.

из цикла
https://magazines.gorky.media/volga/2020/1/flot-v-avlide.html

АДАМ

Колесо порастает прахом, затем землёй,
после свивается в воздух, и в дождь, и в тепло, и в звёзды,
в дерево, которым неба фонтан растёт
в животный грунт колеса – замерзший и белый.

Там человека стоит окружность без темноты:
птицы его, звери, олени, лоза, предметы –
плоды его рук переходят в тёплый, как дом, огонь –
спицами от колеса – он, который сеет

земли, дыханье, округлую тень – похожий
теперь на летучую мышь вылетает из кожи
переворачивает свет, как полынь и очки,
дышит сквозь мёд кипящий и видит: дожди

в голых прохожих скручены – как часы или мгла,
верёвка метели, белка тонкая, как жара,
масло или свемовская киноплёнка, желтая по краям,
намотанная на бобину его, где кромка –
это смерть, которая не пришла.

Колесо крутится спицами, воробьями –
прозрачны небо и твердь между крылами,
чудными: крикнешь несотворенное – тварью
вырастет и обрастёт временем, временами,

белым фонтаном, что катит себя вертикально,
перед собою, как заросли глины и пара,
движима то бинарно, а то троично
словно небо, что спит зерном чечевицы,

черновиком, чертежом, каждой косточки подмастерьем,
там, где старый Адам – это только двери,
это только звери с сосцами огня, это бело-рыжий
свет, который пройдя, ты возможно вышил,

как окружность из тела и праха голодной пряжи,
что висит, как фонарь и зренья отрез, в каждом нашем
обороте или, как древо стоящей, нише
что стоит без тебя так, будто ты в крест свой вышел.

отсюда
https://www.stihi.ru/2017/01/12/7768