Звери выпрыгивают из ковчега,
птицы, смеясь, спешат-занимают места.
После потопа земля – видима и пуста,
обсыхающее темя ребенка, еще не звезда.
Ною с семьей теперь не угнаться за тенью солнца.
Полдень, глубокий полдень, в жертву идут питомцы –
пара голубок и нежный телец, вот и радуга благоухает,
об Аврааме никто не помнит, об Исааке не знает,
плавают щепы вокруг Арарата, люди как глина,
лакома ворону лопнувшая сердцевина.
«После скончания мира – мир будет, мир, мир» --
снова прокаркал, слова не сохранил.
* * *
Путь огня вверх-вниз,
и обратно идет шерстобит,
постоянно что-то горит:
масло, Сириус, море, солома,
на которую Агни присел на миг,
горло земли, обмотанное шарфом,
кони, на коих неслись Адалары к солнцу.
И у чесала-улитки ход
одновеменно прямой и кривой
в шерсти едва живой.
Рыбы внутри себя вынашивают людей-монад
без косяков и узорцев.
Музыка не грозит
Захваченный в заложники преступник освобожден, ребенок убит,
и больше ему ничего не грозит, не грозит
художник Мамышев-Монро утонул в субботу в бассейне на любимом Бали,
где он проводил с декабря по март свои лучшие дни
здоровью его ничего не грозит, не грозит
это Гоголь снимает свой епендит, свою до колен смешную рубашку,
и препоясывается мечом –
здесь не при чем
ни поэтическая печаль, ни великий канон, - как дантовский Герион,
«Вояджер» вылетел наконец за пределы Земли, за пределы системы
под названием: «Солнце, смотри!» -
в звездном чистилище на границе. А дальше прервется связь,
и он останется наедине с собой, смеясь, ведь музыка никому не грозит.
отсюда
http://polutona.ru/?show=0309042758
