***
Можно ли так любить, расстаться и выжить,
жить, будто счастье возможно (оно возможно!),
утром вставать, пить кофе, идти на службу,
будто бы боль утихнет (она утихнет),
снова учиться вглядываться прохожим
в лица, шутить с хорошенькой секретаршей,
думать «зачем я здесь? по какому праву?»,
помнить о том, что было, не пробуждаясь,
вечером по привычке писать в блокноте,
публиковать в каком-нибудь интернете,
думать «прочтет, возможно» (прочтет, возможно)
и ненавидеть всенощно глупое тело
за то, что оно все помнит (оно все забудет),
но покупать ему снова еду, одежду,
может быть, даже возить его к теплому морю,
где вы вдвоем когда-то (море все то же,
небо, земля и звезды не изменились –
как они могут? зачем они это смеют?),
по возвращении встретить еще кого-то
и разрешить себе жить наконец, влюбиться,
будто бы отпустило (да, отпустило).
Или вот я, которая не страдала
по-настоящему (впрочем, разок страдала),
перед тобой ни в чем я не виновата,
перед другими – может быть, но не слишком –
что я могу тебе написать в открытке? –
только «люблю и помню». Люблю и помню.
***
Нет у меня ни голоса, ни языка.
Много ли, мама, выпито молока?
Если меня ты все-таки родила,
то отчего же на руки не брала?
Глядя на белое, слушала, где шаги,
но не могла я вымолвить: «Помоги!
Не укрывай меня, милая, потеплей,
просто прижми покрепче и пожалей...»
Так я училась слышать и не смотреть,
зубами в свое вцепляться, не отпускать,
и никого двуногого не жалеть,
кроме лишенных голоса и языка.
Только веселый кто-то легко сказал:
– Что же ты терпишь, глупая? Покричи.
Ах, он раскрыл, неведомый, мне глаза!
Ах, от какого ящика дал ключи...
Так я кричу и въяве, и по ночам,
устно и письменно, утром и ввечеру.
Как вы меня заставите замолчать?
Может быть только если когда умру.
Так я тебя держу из последних сил,
чтоб пожалел, не выронил, не забыл,
чтобы ты каждый миг – и в последний миг –
был воздаяньем за голос и за язык.
Из подборки
http://magazines.russ.ru/volga/2014/1/11s.html