В сахаре сцены раззолоченной, в сахаре,
с улыбкой сахарной, сахахарной, в угаре,
сжимая статуэтку в онемелых,
он к славе ластится в лучах болезно-белых.
Рот как в разрезе ананасной дыни,
слюною смоченные семечки зубов,
он сладость зрительских оскаленных забав,
десерт пустыни.
Как этот бред настоян или выделан,
какой наградой буфф увенчан из конверта,
он сон, чей сон не утолен, он идол, он
и жертва, жертва.
Внезапно свет погаснет, ночь займется,
слова то дергая, то искажая в блажи,
и что-то вздрогнет, зазмеится, засмеется,
и поползут миражи.
Из кресел приподнявшись на локтях –
зеваки, и в глазах несметных,
как бы в египетской ладье,
со сцены гроб сплывет в аплодисментах.
Погаснет блеск ладоней перелетных,
истает стая до поры, и в новых бликах
из-за кулис взойдет светило, из бесплотных
теней вернув счастливцев солнцеликих.
из подборки
http://magazines.russ.ru/interpoezia/2018/3/konkobezhec.html
