Когда мы забыли о солнце, о боге и снеге,
когда совершенство — редчайший в природе изъян,
мы спали в ковчеге, мы женщин любили в ковчеге,
а после — кормили жирафов, слонов, обезьян.
И ливень протопал вдвоём со всемирным потопом,
вай-фай барахлил, и в планшетах — то фейк, то баян,
но чья-то душа добиралась до нас автостопом,
пока мы кормили медведей, волков, обезьян.
Дремучие волны, их бедра — в хозяйственном мыле,
библейские мифы, молчания новый словарь,
и надо признаться, когда мы животных любили —
рождались кентавры, сирены и прочая тварь.
Нам снились квартиры, в которых вы жрёте и спите,
как спят в морозилках пельмени и царь пеленгас,
фонарь на корме и такой же фонарь на бушприте,
а третий фонарь в капитанской каюте погас.
* * *
На дверном глазке серебрится накипь,
только дверь ушла на свиданье в лес,
никогда не плачь, как же мне не плакать,
я бы с этих слёз никогда не слез.
От чего смешно, до того обидно,
ты глядишь на саблю и пьёшь шабли,
снег такой, что больше земли не видно,
потому, что — кончилась, нет земли.
Проводник слепой, позовёшь соседку —
почитать какого-нибудь дюма,
а на ней — шерстяная рубашка в клетку,
понимаешь, и это — тюрьма, тюрьма.
Это дважды входящий в себя дозорный,
где проклятье с видом на оберег —
белый снег, а за белым приходит чёрный,
остаётся красный — последний снег.
из подборки
http://magazines.russ.ru/druzhba/2018/7/mezh-dvuh-otchizn.html
