Лев Лосев
САД ПНЕЙ
Обглоданный скелет матроса
обрушен как-то криво, косо,
лет пятьдесят
он в этом трюме пребывает,
в глазницы рыбки проплывают
и вверх глядят.
Фильтруется говно в лагуну,
гниет луна над Гонолулу,
столбы огня
и крови, что здесь вверх летели,
застыли, превратясь в отели,
стоят стоймя.
В доходных этих обелисках,
в их блестках, плесках, брызгах, визгах,
жрут, пьют, орут,
там ягодицы смуглых девок вращаются,
там много денег
за все берут.
Черна меж двух столбов промежность
(уж не в такую ли кромешность
шли на таран?)
Там пахнет рыбным рестораном,
и правда в этом месте странном
есть ресторан.
Японец лапками сухими
формует суши и сашими,
он нас умней,
он капиталец свой утроил,
а для гостей своих устроил
сад пней.
Пни обгорелые на сером
песке стоят таким манером,
что каждый пень
бросает тень тоски, терпенья,
тень тектонического пенья
в последний день.
Ужасный день! И смерть, и слава.
Текла и оплывала лава,
потом сошла.
Она текла и остывала,
но что-то лава оставляла.
Не все сожгла.
То, что не удалось расплавить
и сжечь, мы называем — память.
Присядь, взгляни
без слез, но также без усмешки,
взгляни на эти головешки,
на эти пни.
Уж так заведено под солнцем —
победа нам, а жизнь японцам,
они живут.
В свою японскую улыбку
они суют сырую рыбку,
засим жуют.
Allegro: Ленинград 1951
Иван Петрович спал, как бревно.
Бодрый встал поутру.
Во сне он видел вшей и говно,
что, как известно, к добру.
Он крепко щеткой надраил резцы.
В жестянке встряхнул порошок.
Он приложил к порезам квасцы,
т.е. кровянку прижег.
Он шмякнул на сковородку шпек,
откинув со лба вихор.
«Русский с китайцем — братья навек!» —
заверил его хор.
Иван Петрович подпел: «Много в ней
лесов, полей и рек».
Он в зеркале зубы подстриг ровней
и сделал рукой кукарек.
Он в трамвае всем показал проездной
и пропуск вохре в проходной.
Он вспомнил, что в отпуск поедет весной
и заедет к одной.
Браковщица Нина сказала: «Привет!»
Подсобница Лина: «Салют!»
Низмаев буркнул: «Зайдешь в обед».
Иван сказал: «Зер гут!»
И пошел старик длинный день длить,
резец вгрызаться в металл.
Иван только раз выбегал отлить
и в небе буквы читал.
Из-за разросшегося куста
не все было видно ему:
ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕ
ПОД ВОДИТЕЛЬСТВОМ СТА
ВПЕРЕД К ПОБЕДЕ КОММУ
из подборки
http://magazines.russ.ru/arion/1994/2/povest-vremennyh-tel.html
Обглоданный скелет матроса
обрушен как-то криво, косо,
лет пятьдесят
он в этом трюме пребывает,
в глазницы рыбки проплывают
и вверх глядят.
Фильтруется говно в лагуну,
гниет луна над Гонолулу,
столбы огня
и крови, что здесь вверх летели,
застыли, превратясь в отели,
стоят стоймя.
В доходных этих обелисках,
в их блестках, плесках, брызгах, визгах,
жрут, пьют, орут,
там ягодицы смуглых девок вращаются,
там много денег
за все берут.
Черна меж двух столбов промежность
(уж не в такую ли кромешность
шли на таран?)
Там пахнет рыбным рестораном,
и правда в этом месте странном
есть ресторан.
Японец лапками сухими
формует суши и сашими,
он нас умней,
он капиталец свой утроил,
а для гостей своих устроил
сад пней.
Пни обгорелые на сером
песке стоят таким манером,
что каждый пень
бросает тень тоски, терпенья,
тень тектонического пенья
в последний день.
Ужасный день! И смерть, и слава.
Текла и оплывала лава,
потом сошла.
Она текла и остывала,
но что-то лава оставляла.
Не все сожгла.
То, что не удалось расплавить
и сжечь, мы называем — память.
Присядь, взгляни
без слез, но также без усмешки,
взгляни на эти головешки,
на эти пни.
Уж так заведено под солнцем —
победа нам, а жизнь японцам,
они живут.
В свою японскую улыбку
они суют сырую рыбку,
засим жуют.
Allegro: Ленинград 1951
Иван Петрович спал, как бревно.
Бодрый встал поутру.
Во сне он видел вшей и говно,
что, как известно, к добру.
Он крепко щеткой надраил резцы.
В жестянке встряхнул порошок.
Он приложил к порезам квасцы,
т.е. кровянку прижег.
Он шмякнул на сковородку шпек,
откинув со лба вихор.
«Русский с китайцем — братья навек!» —
заверил его хор.
Иван Петрович подпел: «Много в ней
лесов, полей и рек».
Он в зеркале зубы подстриг ровней
и сделал рукой кукарек.
Он в трамвае всем показал проездной
и пропуск вохре в проходной.
Он вспомнил, что в отпуск поедет весной
и заедет к одной.
Браковщица Нина сказала: «Привет!»
Подсобница Лина: «Салют!»
Низмаев буркнул: «Зайдешь в обед».
Иван сказал: «Зер гут!»
И пошел старик длинный день длить,
резец вгрызаться в металл.
Иван только раз выбегал отлить
и в небе буквы читал.
Из-за разросшегося куста
не все было видно ему:
ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕ
ПОД ВОДИТЕЛЬСТВОМ СТА
ВПЕРЕД К ПОБЕДЕ КОММУ
из подборки
http://magazines.russ.ru/arion/1994/2/povest-vremennyh-tel.html